Пять смертей Виктора Ивановича
Aug. 12th, 2011 07:01 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
kakoe_nibudКак это часто бывает, случайный попутчик оказывается лучшим слушателем. И ему хочется рассказать всю свою жизнь. Мне пришлось услышать совершенно потрясшую меня историю жизни. Публикую её с разрешения автора.
Я родился в 1933 году в Киеве. А когда мне было три года, родители переехали в Крым, в Карасубазар. Его еще потом назвали Белогорск. Там родители разошлись, и я остался с отцом. А дело было так. Когда мы приехали в Карасубазар, то дед с бабкой выгнали нас из дому. Просто на порог не пустили. «Чтобы духу твоего с твоей жидовкой в доме не было!»,- кричал дед. Они, родители мои, тыкались - мыкались по квартирам. И мать заболела от нервного напряжения, у неё отнялись ноги. Её положили в больницу. А дед с бабкой представили все дело так, что она за ребенком, то есть мной, не ухаживает, и через суд лишили её родительских прав. А мне сказали, что она меня бросила. С отцом они разошлись. И мать уехала потом в Севастополь.
Иван Чепуркин
Отец был лейтенантом, и в мае 1941 года был отправлен на курсы переподготовки. Пил он сильно, за что был исключен из партии. Потом при немцах это спасло ему жизнь.
Когда пришли немцы, то всюду развесили объявления: «Явиться на регистрацию с вещами…» Это относилось ко всем евреям, цыганам и коммунистам. Там где было Заготзерно, был сарай. Туда согнали всех евреев.
Я был чёрненький, с черными глазами. Как-то мы с ребятами играли, а тут немецкий патруль. Идут, группой, с автоматами. И один меня увидел: «Kind, komm»! Меня схватили и втолкнули в этот загон, где все ждали отправки на расстрел. А расстреливали за городом. Там в загоне был в стене пролом. И его охранял татарский доброволец с винтовкой. А я был шустрый, и решил, чем тут сидеть, надо попробовать. И убежал. Но побежал не домой, а к соседям. А соседка потом бабушке сказала, что я у них. Там и прятался несколько дней. Никто больше не спрашивал и не искал. Вот это первый случай.
С отцом. Фото 1934 года
А все люди, когда шли в комендатуру на регистрацию, распихивали детей, чтобы они убегали и прятались. Так потом патруль искал цыганских и еврейских детей даже по татарским дворам. И протыкали штыками скирды, мешки с тряпьём, чтобы найти. И мы с одной девочкой из этого двора, рыженькая такая была, постарше меня, а мне восемь было, спрятались в погреб с пауками. Там доски были прогнившие, одна труха и мокрицы ползали. Пришел патруль, стоят над нашей ямой разговаривают. Потыкали в труху эту и ушли. Мы вылезли, а девчонка эта и говорит: «Смотри, Витька, у тебя рубашка слева порвана». Это немец штыком проткнул. Если бы на сантиметр правее…. Вот это второй случай.
А третий был, когда наши отступали (сохраняю хронологию рассказчика). Отец взял меня в машину, и мы поехали на заправку. Надо было заправиться. А тут немцы бомбить стали заправку, и все машины - на воздух, и переворачиваются. Нам удалось вырваться. Мы успели заправиться и уехали.
Отец потом в крымском подполье с партизанами оставался. Когда пришли наши, командир Приморского края (отец ему докладывал, как работало подполье) спросил: «А где мы можем встречу отметить»? А отец говорит: «Да вот у меня двор большой». Свозят туда доски, на второй день после освобождения. На машинах, на линейках везли. Полный двор офицеров. И отец был приглашён. Пили дотемна. А потом салютовали из автоматов. Отец был оставлен временно исполняющим обязанности в Горисполкоме до возвращения партийных работников, чтобы за порядком следить, и не допускать мародёрства.
Как - то наутро он ушел на работу. А у нас в коридоре тоже автомат ППШ стоял. Ну, я его схватил и решил тоже салютовать из автомата. Там такой тяжёлый затвор на пружине. От встряски он и выстрелил вдруг вверх. Две дырки в потолке сделал. А мог ведь и мне во лбу. Я в сарае засохшую известку нашел, развел, дырки замазал. И отцу ничего не рассказывал. А то ведь и выпороть мог. У него рука тяжелая была. А я не признавался. А то ведь когда курил, отец меня поймал и выпорол.
С мачехой и сестричкой Женечкой. Фото 1939 года
И вот еще один случай. Когда наши с севера и востока наступали, то много техники было брошено. Мы с пацанами лазили вокруг и собирали. У меня по кустам было четыре винтовки спрятано. Интересовали больше патроны, запалы от гранат. Там за шоссе канава была. А в канаве жижа, грязь. Весна ведь. А на обочине канавы корова моя траву щипала. А я в канаве тем временем, патроны искал. Палкой ковырял, вдруг чего найду. На палку какая-то мочала прицепилась и что-то вроде консервной банки, жестянка такая. А это ручка была размочалена. Граната немецкая. Я подёргал, эта жестяная штука отрывается, ну и запал сорвал. Тут смотрю: « А где это моя Марта»?- коровы нет, я наверх по косогору из канвы. Корова ушла! Побежал за коровой. А сзади взрыв. А если бы не корова….
Вот так. Видел трупы, повешенных. Такое детство.
А татары участвовали в выявлении евреев при немцах. Такой был Лифаров Мишка. Он был предатель. До войны он прикидывался сумасшедшим. Пугал женщин, детей, показывал непристойности. А когда пришли немцы, сумасшествие улетучилось. И стал он первым предателем. По его наводке многих расстреляли, в том числе и семьи партизан гражданской войны. Он знал, что отец мой был исключен из партии. И благодаря этому отца и нашу семью не тронули.
Его поймали потом в 1960 году и расстреляли. Он наблюдения вел и сведения передавал. И в Крыму партизан расстреливал. Он ещё до войны работал шпионом на немцев.
Был у нас там очень богатый дом, очень состоятельный был хозяин, уже пожилой, у него там грудные дети, внуки, всех расстреляли в оккупацию. Когда всех евреев и цыган расстреляли, партизан искали, и его тоже. Идем мы с пацанами купаться, а ворота двора открыты, и перья летают. И всё. Никого. Крымчаков и караимов вырезали. Это в Старом Крыму и Феодосии.
А в апреле 1944 освободили город. Когда пришли наши, и вернулось из эвакуации партийное руководство, отца посадили в бериевский лагерь. Проверяли. Но он сумел доказать, что не предатель. Его под конвоем возили на черноморское побережье, где он должен был показать место, где радиостанцию сжег, а не передал врагу. И он это место показал. И еще, где он под балкой в туалете партийный и военный билеты спрятанные нашел. Показал сгоревшую машину, где рация была. Еще там характеристики были партизанского руководства. И это помогло. Это зимой 1944-1945 проверка была. Отца не репрессировали.
Мама мне писала, но я её писем не читал, и сразу сжигал. Не мог простить, что она меня бросила. Как мне сказали, а ведь и не бросала вовсе. Когда война началась, она эвакуировалась в Поти. И письма уже из Поти приходили. Где она жила и после войны. Там она и замуж вышла.
С мамой Фирой Мироновной Тепман и женой. 1971 год
Когда мы с женой моей отдыхали в Лазаревском в 1971 году, жена настояла, чтобы мы поехали познакомиться. «Как же, говорит, это твоя родная мать», - так жена сказала. Познакомились. Такая встреча была - одни слезы. И я плакал, и мама плакала.
После проверки отец попал служить в Москву. А демобилизовали его в 1947 году. Он на мандолине играл. А я пел. Я и сейчас в двух хорах пою.
Виктор Иванович. Фотография 2007 года
А началось это тогда, сразу как отец вернулся. Нас в Дом культуры пригласили, и я там пел. Был большой успех. Спел песню «Что стоишь, качаясь, стройная рябина». И после этого у нас там её все стали петь. А до этого и не слышали. Умер отец уже в 1973 году в Ростове-на-Дону.
Когда его в лагерь забрали, я с мачехой оставался, с 1944 по 1947 год. Сестричка у меня была, Женечка. 1938 года рождения, умерла во время войны от дифтерии. Румынский офицер, заведующий ветеринарным пунктом, помогал. Приносил сыворотку против дифтерита. А все равно не помог. Умерла Женечка. Он и подпольщикам лекарства передавал, перевязочные материалы.
После войны отец женился в третий раз. Но я уже закончил железнодорожное училище и поступил в железнодорожный институт в Ростове – на - Дону. И уехал из дому навсегда. Работал потом на Ростов – Товарная. А до 2008 года, пока не уехал, был артистом театра в Ростове - на -Дону, и пел в хоре. И даже как-то по радио пел. В радиоспектакле «Степное солнце». А потом сам себя по радио слышал.
Вот такая история. А зовут меня Чепуркин Виктор Иванович. Родился 23 февраля 1933 года. Мне 78 лет.
В виде статьи материал был опубликован в июльском номере журнала «Партнер».
Я родился в 1933 году в Киеве. А когда мне было три года, родители переехали в Крым, в Карасубазар. Его еще потом назвали Белогорск. Там родители разошлись, и я остался с отцом. А дело было так. Когда мы приехали в Карасубазар, то дед с бабкой выгнали нас из дому. Просто на порог не пустили. «Чтобы духу твоего с твоей жидовкой в доме не было!»,- кричал дед. Они, родители мои, тыкались - мыкались по квартирам. И мать заболела от нервного напряжения, у неё отнялись ноги. Её положили в больницу. А дед с бабкой представили все дело так, что она за ребенком, то есть мной, не ухаживает, и через суд лишили её родительских прав. А мне сказали, что она меня бросила. С отцом они разошлись. И мать уехала потом в Севастополь.
Иван Чепуркин
Отец был лейтенантом, и в мае 1941 года был отправлен на курсы переподготовки. Пил он сильно, за что был исключен из партии. Потом при немцах это спасло ему жизнь.
Когда пришли немцы, то всюду развесили объявления: «Явиться на регистрацию с вещами…» Это относилось ко всем евреям, цыганам и коммунистам. Там где было Заготзерно, был сарай. Туда согнали всех евреев.
Я был чёрненький, с черными глазами. Как-то мы с ребятами играли, а тут немецкий патруль. Идут, группой, с автоматами. И один меня увидел: «Kind, komm»! Меня схватили и втолкнули в этот загон, где все ждали отправки на расстрел. А расстреливали за городом. Там в загоне был в стене пролом. И его охранял татарский доброволец с винтовкой. А я был шустрый, и решил, чем тут сидеть, надо попробовать. И убежал. Но побежал не домой, а к соседям. А соседка потом бабушке сказала, что я у них. Там и прятался несколько дней. Никто больше не спрашивал и не искал. Вот это первый случай.
С отцом. Фото 1934 года
А все люди, когда шли в комендатуру на регистрацию, распихивали детей, чтобы они убегали и прятались. Так потом патруль искал цыганских и еврейских детей даже по татарским дворам. И протыкали штыками скирды, мешки с тряпьём, чтобы найти. И мы с одной девочкой из этого двора, рыженькая такая была, постарше меня, а мне восемь было, спрятались в погреб с пауками. Там доски были прогнившие, одна труха и мокрицы ползали. Пришел патруль, стоят над нашей ямой разговаривают. Потыкали в труху эту и ушли. Мы вылезли, а девчонка эта и говорит: «Смотри, Витька, у тебя рубашка слева порвана». Это немец штыком проткнул. Если бы на сантиметр правее…. Вот это второй случай.
А третий был, когда наши отступали (сохраняю хронологию рассказчика). Отец взял меня в машину, и мы поехали на заправку. Надо было заправиться. А тут немцы бомбить стали заправку, и все машины - на воздух, и переворачиваются. Нам удалось вырваться. Мы успели заправиться и уехали.
Отец потом в крымском подполье с партизанами оставался. Когда пришли наши, командир Приморского края (отец ему докладывал, как работало подполье) спросил: «А где мы можем встречу отметить»? А отец говорит: «Да вот у меня двор большой». Свозят туда доски, на второй день после освобождения. На машинах, на линейках везли. Полный двор офицеров. И отец был приглашён. Пили дотемна. А потом салютовали из автоматов. Отец был оставлен временно исполняющим обязанности в Горисполкоме до возвращения партийных работников, чтобы за порядком следить, и не допускать мародёрства.
Как - то наутро он ушел на работу. А у нас в коридоре тоже автомат ППШ стоял. Ну, я его схватил и решил тоже салютовать из автомата. Там такой тяжёлый затвор на пружине. От встряски он и выстрелил вдруг вверх. Две дырки в потолке сделал. А мог ведь и мне во лбу. Я в сарае засохшую известку нашел, развел, дырки замазал. И отцу ничего не рассказывал. А то ведь и выпороть мог. У него рука тяжелая была. А я не признавался. А то ведь когда курил, отец меня поймал и выпорол.
С мачехой и сестричкой Женечкой. Фото 1939 года
И вот еще один случай. Когда наши с севера и востока наступали, то много техники было брошено. Мы с пацанами лазили вокруг и собирали. У меня по кустам было четыре винтовки спрятано. Интересовали больше патроны, запалы от гранат. Там за шоссе канава была. А в канаве жижа, грязь. Весна ведь. А на обочине канавы корова моя траву щипала. А я в канаве тем временем, патроны искал. Палкой ковырял, вдруг чего найду. На палку какая-то мочала прицепилась и что-то вроде консервной банки, жестянка такая. А это ручка была размочалена. Граната немецкая. Я подёргал, эта жестяная штука отрывается, ну и запал сорвал. Тут смотрю: « А где это моя Марта»?- коровы нет, я наверх по косогору из канвы. Корова ушла! Побежал за коровой. А сзади взрыв. А если бы не корова….
Вот так. Видел трупы, повешенных. Такое детство.
А татары участвовали в выявлении евреев при немцах. Такой был Лифаров Мишка. Он был предатель. До войны он прикидывался сумасшедшим. Пугал женщин, детей, показывал непристойности. А когда пришли немцы, сумасшествие улетучилось. И стал он первым предателем. По его наводке многих расстреляли, в том числе и семьи партизан гражданской войны. Он знал, что отец мой был исключен из партии. И благодаря этому отца и нашу семью не тронули.
Его поймали потом в 1960 году и расстреляли. Он наблюдения вел и сведения передавал. И в Крыму партизан расстреливал. Он ещё до войны работал шпионом на немцев.
Был у нас там очень богатый дом, очень состоятельный был хозяин, уже пожилой, у него там грудные дети, внуки, всех расстреляли в оккупацию. Когда всех евреев и цыган расстреляли, партизан искали, и его тоже. Идем мы с пацанами купаться, а ворота двора открыты, и перья летают. И всё. Никого. Крымчаков и караимов вырезали. Это в Старом Крыму и Феодосии.
А в апреле 1944 освободили город. Когда пришли наши, и вернулось из эвакуации партийное руководство, отца посадили в бериевский лагерь. Проверяли. Но он сумел доказать, что не предатель. Его под конвоем возили на черноморское побережье, где он должен был показать место, где радиостанцию сжег, а не передал врагу. И он это место показал. И еще, где он под балкой в туалете партийный и военный билеты спрятанные нашел. Показал сгоревшую машину, где рация была. Еще там характеристики были партизанского руководства. И это помогло. Это зимой 1944-1945 проверка была. Отца не репрессировали.
Мама мне писала, но я её писем не читал, и сразу сжигал. Не мог простить, что она меня бросила. Как мне сказали, а ведь и не бросала вовсе. Когда война началась, она эвакуировалась в Поти. И письма уже из Поти приходили. Где она жила и после войны. Там она и замуж вышла.
С мамой Фирой Мироновной Тепман и женой. 1971 год
Когда мы с женой моей отдыхали в Лазаревском в 1971 году, жена настояла, чтобы мы поехали познакомиться. «Как же, говорит, это твоя родная мать», - так жена сказала. Познакомились. Такая встреча была - одни слезы. И я плакал, и мама плакала.
После проверки отец попал служить в Москву. А демобилизовали его в 1947 году. Он на мандолине играл. А я пел. Я и сейчас в двух хорах пою.
Виктор Иванович. Фотография 2007 года
А началось это тогда, сразу как отец вернулся. Нас в Дом культуры пригласили, и я там пел. Был большой успех. Спел песню «Что стоишь, качаясь, стройная рябина». И после этого у нас там её все стали петь. А до этого и не слышали. Умер отец уже в 1973 году в Ростове-на-Дону.
Когда его в лагерь забрали, я с мачехой оставался, с 1944 по 1947 год. Сестричка у меня была, Женечка. 1938 года рождения, умерла во время войны от дифтерии. Румынский офицер, заведующий ветеринарным пунктом, помогал. Приносил сыворотку против дифтерита. А все равно не помог. Умерла Женечка. Он и подпольщикам лекарства передавал, перевязочные материалы.
После войны отец женился в третий раз. Но я уже закончил железнодорожное училище и поступил в железнодорожный институт в Ростове – на - Дону. И уехал из дому навсегда. Работал потом на Ростов – Товарная. А до 2008 года, пока не уехал, был артистом театра в Ростове - на -Дону, и пел в хоре. И даже как-то по радио пел. В радиоспектакле «Степное солнце». А потом сам себя по радио слышал.
Вот такая история. А зовут меня Чепуркин Виктор Иванович. Родился 23 февраля 1933 года. Мне 78 лет.
В виде статьи материал был опубликован в июльском номере журнала «Партнер».
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2011-08-12 05:14 pm (UTC)дай ему Бог до 120
no subject
Date: 2011-08-12 05:31 pm (UTC)Re: не в тему
Date: 2011-08-13 04:23 pm (UTC)no subject
Date: 2011-08-12 09:49 pm (UTC)Как ужасно, что он письма матери сжигал, не читая...
И вообще: судьба, конечно.
Моя бабушка очень любила песню про рябину, только "тонкая рябина" пели.
Когда мой сын был маленький, я ему ее пела, как колыбельную, новых-то подходящих песен не придумали,
а эту с детства помню.
no subject
Date: 2011-08-13 04:22 pm (UTC)Вообще, тяжелая история.